Заболело сердце у меня среди поля чистого, Расседлаю своего коня буйного да быстрого. Золотую гриву расчешу ласковыми гребнями, Воздухом одним с тобой дышу, друг ты мой серебряный.
Облака над речкою клубят. Помню, в день гороховый Из-под кобылицы взял тебя жеребенком крохотным. Норовил за палец укусить, все козлил да взбрыкивал. Понял я тогда: друзьями быть нам с тобою выпало.
И с тех пор стало тесно мне в доме моем И в веселую ночь, и задумчивым днем, И с тех пор стали мне так нужны облака, Стали зорче глаза, стала тверже рука. Не по дням ты рос, а по часам, ворожен цыганкою. Стала молоком тебе роса, стала степь полянкою.
Помню, как набегаешься всласть да гулять замаешься, Скачешь как чумной на коновязь да в пыли валяешься. Ну, а дед мой седой усмехался в усы, Все кричал: «Вот шальной! Весь в отца, сукин сын! Тот был тоже мастак уходить от погонь, От ушей до хвоста весь горел, только тронь!»
Никого к себе не подпускал даже с белым сахаром. Мамку раз до смерти напугал, охала да ахала: «Ой, смотри, сыночек, пропадешь, с кручи дурнем сброшенный!» Только знал я, что не подведешь ты меня, хороший мой!
Так что, Милый, скачи да людей позови, Что-то обруч стальной сильно сердце сдавил! Ну, а будет напрасным далекий Твой Путь, Ты Себя Сбереги да Меня не забудь!